Белые крики в черной тишине

(этнопоэтический мир Юрия Вэллы)

1. Литература и этническая память: общая картина.

Важнейшим условием существования и развития любой культуры является оптимальное сочетание в ней преемственности и инноваций. И если деформируется соотношение между этими составляющими, если нарушается хрупкая гармония, то культуре угрожает размывание, исчезновение, топтание на месте.

К одному из результатов культурного дисбаланса можно отнести этническое беспамятство, иначе манкуртизм. Не ошибемся, предположив, что каждый народ в тот или иной период своего исторического существования сталкивался с данным явлением. С хронологической точки зрения оно вполне понятно и объяснимо: на историко-культурном пространстве «движение» происходит по кругу, обуславливая в разное время различную динамику, темпоритм этнических процессов. Периодически наблюдаются извержения вулкана этнической памяти, вызывая собой масштабный нигилизм – апогей манкуртизации или, напротив, нездоровый национализм. В результате «извержения» культура лишается важнейшего катализатора своего развития – диалога прошлого и настоящего, воплощающего в себе своеобразный поиск будущего. Для устойчивого культурного развития необходимо этническое равновесие.

Феномен этнической памяти (равно как и этнического беспамятства) в литературном контексте особенно выразителен. Реализуясь в вербальном пространстве, он становится более наглядным, понятным обывателю. Этничность в литературе – очень важное и интересное явление, неотражённое должным образом в литературоведении. Советские исследователи видели в доминанте «этничность» нечто неуместное, антисоциалистическое, диссидентское. Разумеется, если этничность не являлась некой «идеальной категорией», своеобразным художественно-национальным выражением социализма. Этническое беспамятство – манкуртизм – начинается с псевдоэтничности, с попытки его социализировать.

В национальных литературах Советского Союза сложилась неоднозначная ситуация: с одной стороны этническо-яркие писатели, не всегда с очевидным поэтическим дарованием, творящие для широких масс, издающиеся многотысячными тиражами. С другой – ярые оппозиционеры советской власти, диссиденты, выразители «истинной этничности». Однако для подобного разделения необходима исторически установившаяся структура литературного процесса, т.е. фактически зрелость литературы. Последнее нехарактерно для финно-угорских и большинства «малых литератур» России. Здесь этнические мотивы уже не «литературная ароматизация», способная лишь приукрасить, подчеркнуть. Этничность в « малых литературах» – неотъемлемая часть литературного пространства, художественного сознания писателя, она обличает национальную картину мира, её полифрагментарную сущность.

В нашей работе мы обращаемся к творчеству гениального ненецкого поэта, нашего современника Юрия Вэллы, к его архетипам белого и чёрного мира, миров этнической памяти и беспамятства. Этничность Вэллы мы расцениваем, прежде всего, как попытку психологической защиты, адаптации личности в современном деэтнизирующем её обществе.

2. Белые триптихи: память.

В книге Ю.Вэллы «Триптихи» стихотворения можно разделить на белые и черные. «Белые триптихи» Ю.Вэллы представляют собой оптимистическую картину мира.

Белое – это нескончаемый Свет прошлого, защита от наступающего природного и культурного сужения, той деформации, которая отрывает человека от этнокультурного наследия родной земли, родного языка. Обращение к белому Свету (к сотворению белой музыки – «белых криков») позволяет поэту укрыться от глобально-черно – окружающего. Иначе белый человек стал бы серым, сделал бы очевидный шаг к черному. Белый свет, должно быть, воплощает в себе этничность. Этничность, еще не размытую другими оттенками, первозданно – чистую. Белое – утро ненецкой цивилизации, серое – сумерки. Белые стихи-триптихи – белое, ностратическое, детское настроение поэта. «Утренний триптих», «Ранний триптих», «Весенний триптих» – это белые воспоминания, фантазии Вэллы. Даже «разноцветное небо» – белое, оно из сна – прошлого или сна – настоящего, отчаянно тоскующего по прошлому. Небо улыбается: небо как белое море, как тундра. Оно зовет. Но… куда? В бело-вечное молчание…?! В белом свете проходит жизнь, раскрываются Истины – «Просветы в Бытии». Тоска у Вэллы – белая, бело-бесконечная. Тоска таскает, и рождаются белые крики – песни: ех-хо-хо-хов. Но по чему Вэлла так тоскует? Вероятно, по тем далёким временам, когда мир был таким необъятно-детским, радостным, приветливым. Он был белым, белым солнцем сиял над тундрой. Затем Мир превратился в белое пятно одинокой северной Луны. И, наконец, мир стал «белым мгновением» вечности, за пределами которого был уже негасимый белый свет… Иногда белое грустной песней просится в сердце. Хочется думать о чём-то своём, известном только тебе. Это заветно-белое Вэлла пишет по-ненецки: « Кам-о, вални ша ненэ, мэ». Только отзываются строчки почему-то по-удмуртски: « Каме, нэнэ, ме».

В «Триптихе о вечности» срединным рубежом жизненного пути выступает Белый Шов. Видимо, он разделяет жизнь на до- пред- белое и за- пред- белое. Тайна белого Света остаётся неразгаданной. Белый Шов – лишь сакральное приближение к ней, апогей стремления познать её. Белый Шов – линия познавательной зрелости, начинающаяся от… и выходящая на тропу Бело – стомедвежьего отца. У Вэллы этничность, как и триптихи, белая и чёрная. Белая – островки ненецкой тундры, ненецкое культурное пространство, « спасительная белая ночь». Белый свет – свет этнической памяти, « белые крики» – древние песнопения ненцев. Быть может, прощальные…

3. Чёрные триптихи: беспамятство.

Чёрное менее таинственно, нежели белое. Чёрное разрастается из одной капли, из следов человека на снегу. Маленький чёрный кружок. В нем тонет белый мир, а с ним прошлое и будущее. Вокруг настоящего расплывается чернь беспамятства. Чёрные триптихи Вэллы – ненецкая книга Скорби. Каждая её страница пропитана немой болью. Только боль уже ничего не изменит. Ибо боль – это проблема отдельного индивидуума, отдельного малочисленного этноса, но отнюдь не проблема глобального государственного масштаба. Самое печальное, что она не тревожит сердца тех людей, кто якобы думает о России, выкачивая из её недр чёрное золото. Вэлла пишет: « оберегай свои белые берега». Но как? Вместо действия рождается новый стих, новая боль. Остаётся молиться – но не хватает слов. Белые слова уже исчезли в бездонности чёрного тупика тишины… У Вэллы в его «чёрных стихах» преобладает мотив ухода, отчуждения, отстранения, замкнутости. Чтобы спастись нужно замкнуться в себя, попытаться жить осколками прошлого, слышать его Голос. Природа, ещё вчера белая, сегодня охвачена чёрной тишиной: «зверь уходит молча, осень молчит, в озёрах – тишина». Люди уже не могут петь, они способны лишь вздыхать и слушать. А слышать…? Но этого очень мало.

Боль Ю. Вэллы – этноэкологическая. В ненецкой картине мира этнос и экология неразделимо связаны: без конкретной экологической среды не может существовать этнос. Гносеологическая система ненцев сформировалась в устойчивой экосреде, которая, в свою очередь, определяла этническое самосознание и мировоззрение. Эта экосреда, ранее наполненная белым светом, сейчас не в состоянии противостоять всеобъемлещему Чёрному. Чёрное поглощает белую энергию.

У Вэллы чёрное – временное, ибо временен сам человек. Хант смеётся в оскал бубна, ненец ухмыляется в ресницы: мёртвый город, мёртвый мир, чёрная смерть. Но даже смерть временна… Только беспечно пасётся оленёнок – в его глазах тысячелетия прошлого, тысячелетия будущего. Будущего ли? Или безвременности, хронологической аморфности, вселенской пустоты? Белая экосреда размывается чёрной нефтью, «белая этничность» размывается красной водой (водкой). На земле живёт человек-мутант: бессильный, неумный, забитый, забытый, временный.

4. Ю. Вэлла: Герменевтика перехода.

Поэзия Ю. Вэллы – переход от пра-белого к пост-черному. Как мы выяснили, переход болезненный. Трудно привыкнуть к глобальным изменениям со знаком минус. Однако ещё сложнее сохранить творческий потенциал, «креативную составляющую личности». Прагматичность современности разъединяет душу и тело, отдавая приоритет ratio. «Горе от ума»: мы выглядим настолько умными, что превращаемся в глупцов. Творчество Ю. Вэллы выполняет предупреждающую, предсказательную функцию: в его стихах отражается предвидение общей трагедии, трагедии этнической, экологической, социальной. Вэлла обращает нас в состояние безверия в собственную мощь. Мы живем на мощах наших предков, напрочь забыв о них. Глобальные скорости нашей жизни предопределяют этнокрушение, душекрушение. И чтобы как-то забыться, Вэлла пробуждает в нашей памяти эскизы прошлого, лёгкие сны-очертания, соединяя тем самым нас – ещё помнящих – с идеально-нереальным миром, созидающим благо временем, которое в принципе уже невозможно.

Этничность в литературе, возвращение в миф – первый шаг в обречённость, её первая «розовая» стадия. Переход из одного состояния в другое (из прошлого и настоящего в Vасuuм нового времени) – последний вектор движения на историко-культурном пространстве. Доминанта «этничность» и, прежде всего, её художественное воплощение как остаток / осадок белого света исчезнут навсегда. Видимо, это неизбежно…