Вэлла – поэт, оленевод, человек.
Интервью Ольги Корниенко к 60-летию
«Мир Севера», 2008
Айваседа Юрий Кылевич, творческий псевдоним – Юрий ВЭЛЛА.
Руководитель Нижневартовского крыла НИИ ОУН прикладных исследований,
Член Союза писателей России, лауреат премии Фонда Сороса за возрождение Российской культуры,
Поэт, оленевод.
В этом году (12 марта 2008 г. ) Юрий Вэлла отметил своё шестидесятилетие.
О себе
….Между Варьёганом и Новоаганском, это в Нижневартовском районе, есть шоссейный мост. Если от моста пройти четыреста метров на запад, можно найти замшелые, но высокие пеньки. Здесь было зимнее стойбище ненца Айваседы (Вэллы) Кыли, на этом месте 12 марта 1948 года я родился.
Бабушка моя Ненги после смерти мужа Вэллы Калы, бросив чум и оленей, вернулась вместе с детьми на стойбище родителей, которые жили недалеко от Ватьёгана вокруг озера Сеттэй и вдоль речки Хыпитосты. Во времена Международного Покраснения, в поисках Колхозного счастья, полупешком, пришли они вместе с родом Айваседы под деревню Варьёган и здесь в 1951 году съели последнюю личную важенку.
Я, как и многие северные дети, прошёл через детский сад (помню смерть Сталина), через интернат (помню космический полёт Первого Спутника и Юрия Гагарина).
Будучи государственным охотником, одновременно заочно грыз я программу Литературного института А.М. Горького и в 1988 году защитил дипломную работу (книга «Вести из стойбища») на «отлично».
Я и сейчас одновременно делаю два дела: пасу оленей и фиксирую фольклор – зеркало сегодняшнего культурного уровня моего народа, чтобы в это зеркало мог заглянуть любой.
«Автобиография». Из книги «Поговори со мной».
О творчестве
– Как родилась Ваша последняя книга «Поговори со мной»?
– Однажды в Нумто мы начали обсуждать тему взаимоотношений мужчин и женщин в нашем народе. Только в Нумто мы насчитали около 20ти бобылей самого разного возраста. Почему так получилось?
Детей, родившихся на стойбище, вертолет собирает в Интернат, и тот их рассортировывает. Многие девушки не возвращаются домой, а связывают свою жизнь с инородцами. Не сумев выбрать достойных партнеров среди культурно развитых людей, начинают выходить замуж за неграждан России: таджиков, узбеков, лиц кавказской национальности, подрабатывающих в Ханты-Мансийске и других городах. А юноши возвращаются в оленеводческий совхоз, становятся оленеводами и живут на стойбище. Совхозу проще на всю бригаду оленеводов держать одну чумработницу за одну зарплату: она и обваривает, и обшивает всю бригаду. Ведь если каждый оленевод женится, логично требовать будет зарплату для каждой оленеводки, а совхоз это не устраивает.
Если же оленевод нашел себе жену, они уходят из совхоза, и становятся оленеводами-частниками. Охотятся, рыбачат и за счет этого небольшого дохода стараются жить сами по себе. Но наступит время, когда снова прилетит вертолет, заберет детей и увезет их в Казымский интернат, и, боюсь, опять по окончании этого интерната часть женщины уйдут жить в города, и лишь юноши вернутся на стойбища.
В книге «Поговори со мной» эта тема как раз и отражена. В конце книги я поместил итоговый рассказ, где молодой человек из города (видимо, ездил за продуктами), возвращается на стойбище и по дороге встречает девушку, которая едет в город на учебу. Между ними проскакивает некая искра, вспышка, и я оставляю читателю надежду, что в этот раз всё должно быть благополучно, что, окончив заведение, она вернётся в оленеводческую семью.
Сегодня люди любой специальности нужны на стойбище, потому что оно стало современным и интересным. Воспитывать достойное поколение детей без знания биологии, истории, литературы, географии, математики невозможно. Невозможно вырастить стадо и проч.
– Как же раньше справлялись?
– Интуиция. Интернат выбил из людей интуицию напроч.
Кстати, в различных вариантах этой книги также присутствуют переводы на несколько языков: эстонский, венгерский, немецкий, английский… Она включена в программы Тюменского, Нижневартовского, Сургутского университетов. Думаю, что в недалёком будущем с ней познакомятся и студенты зарубежных ВУЗов.
– Назовите Ваше самое любимое произведение.
– «Поговори со мной» на сегодняшний день я считаю самой лучшей книгой, это по внутреннему содержанию. Также на втором, а может, и на первом месте по значимости считаю «Азбуку оленевода». Думаю, этих книг вполне достаточно, чтобы иметь представление о творчестве Юрия Вэллы.
Самым же совершенным своим произведением, где ни добавить, ни прибавить ни одного слова, ни одной запятой, я считаю самое короткое свое стихотворение о сороке:
Ранним утром
по двору скачет сорока.
Ну и что ж?
Когда у меня бывает плохое настроение, я читаю эти три строки и точно знаю, что у меня настроение меняется.
– Сегодня Вы выпускаете целых две книги: «Ветерок с озера» и «Загадка моя». Последнее издание весьма своеобразно…
– «Ветерок с озера» – это восстановление сгоревшей в 1992 году рукописи книги прозы.
Вторая книга содержит в себе 36 хантыйских загадок, собранных Любовью Айпиной на Агане и Ираидой Ермаковой на Югане. Я отредактировал их и подал в том виде, как они сохранились. К каждой загадке на этой же странице я даю отгадку. Вся книга идёт на хантыйском, русском, немецком и английском языках. К тому же, отгадка спрятана и в эксклюзивных иллюстрациях художницы из Нижневартовска Натальи Волик, созданных специально для этой книги. Надеюсь, кое-что сможем проиллюстрировать, обогатить тексты и с помощью диска-видеоприложения.
Наверное, студенту, который изучает этнографию, чужой язык, в данном случае хантыйский (а мы знаем, что его изучают во многих образовательных учреждениях не только России, но и Европы), плюс логика мышления хантыйская – этому студенту легче было бы понять мировоззрение ханта.
А когда у него в руках и загадка, и отгадка – он начинает логически мыслить: ах, как у него тут завернуто, ах как он тут схитрил!
Может быть, кто-то и из любознательных читателей напряжет свою память, попытается мыслить хантыйским мировоззрением. Ведь многие древние восточные философские рассуждения стали частью сегодняшней жизни. Возможно, со временем и хантыйская логика через эти загадки станет доступной для среднего европейского человека.
– Фрагменты национального фольклора всё чаще появляются в современной литературе. В Ваших произведениях, кажется, он присутствует постоянно…
– Большая благодарность за это Немысовой Евдокии Андреевне. Я уже ушел из сельсовета, надо было на что-то жить. Не было ещё ни пенсии, ни оленей. И она, будучи в то время директором нашего института, сказала: многие твои книжки опираются на фольклор, у меня есть ставка научного работника, получая зарплату, надеюсь, ты ещё более конкретно будешь заниматься фольклором.
Вот если бы я не был сотрудником научно-исследовательского института, если бы в свое время не связался с российской общественной организацией экоюристов – я боюсь, что и топонимикой так и не стал бы заниматься, и этот материал так мимо меня бы и прошёл. А ведь вокруг нас очень много интересного. Нужно только внимательно присматриваться и прислушиваться.
Об образовании
– Проекту «Стойбищная школа Юрия Вэллы» одиннадцатый год. Каковы результаты? Почему, несмотря на очевидную необходимость стойбищного образования, она по- прежнему единственная в округе? Сами как считаете, нужна или не нужна стойбищная школа сегодня? Не изменился ли Ваш взгляд на стойбищное образование?
– Действительно, до сих пор ни Департамент образования округа, ни районный комитет даже совещания не провёл на тему «плюсы и минусы стойбищного образования». И вообще: плюс это или минус. Что хорошего, что плохого. Надо поддержать эту идею или не надо.
Как я понимаю, что такое оленеводство – это нечто наподобие твёрдого тыла, сберкнижки. Ведь наши ученики являются жителями стойбища, и все, что касается стойбищной жизни, они знают и могут: обеспечить себя теплом, водой, дровами, следить за оленями, дела рыбацкие, охотничьи, – это все мимо них не проходит.
А когда молодой человек узнает, что такое олень (не назидательно, не за одну неделю преподали ему это, а он постепенно познавал это в процессе всей своей жизни, от рождения), он может сейчас, закончив школу, со своей частью оленей отделиться, создать семью и жить самостоятельно. И в случае, если из него не получится специалиста по компьютерам, автомобилям, не станет он депутатом, чиновником, то в любое время он может заняться оленеводством, рыбалкой, охотой, если, конечно, наша окружающая среда ему это позволит, к этому он готов и готовится каждый день.
Да, можно было бы сейчас поставить крест на стойбищной школе, и я бы подписался, можно было бы оставить это явление как исключительный случай. Но вот в Финляндии у оленеводов саами есть опыт: там, практически, на каждое стойбище муниципалитетом поддерживаются дороги – грунтовые дробильные. Расстояния там, конечно, не такие, как у нас: до самого дальнего стойбища – 70 километров. Каждое утро из муниципалитета выходит автобус, собирает учеников, и к 9-10 часам утра дети привезены в школу.
Школа имеет функции интерната. Это образовательное учреждение, где есть жилые комнаты с кроватями, тумбочками, туалетами, со всем необходимым, чтобы можно было день, два, три пожить, переночевать в случае стихийных бедствий, буранов, например. И вечером автобусы снова развозят детей: по одному маршруту один, по другому – другой, по третьему – третий. А ведь в бюджете Финляндии нет таких денег, как в нашем бюджете, который подкармливается нефтяными и газовыми деньгами.
Я видел эту финскую школу, она на дровяном отоплении. Это как будто вчерашний день, но, тем не менее, дети там не оторваны от жизни, живут с родителями, в выходные полностью проживают с семьей, с оленями. И от учебного процесса они тоже не оторваны. Вот если бы мы могли этот опыт перенять? Например, у нас из Варьегана ходил бы автобус (я прикидываю – самое дальнее наше стойбище – 90 – 110 – 140 км от Варьегана, а остальные-то ближе 60 км). Есть дороги на месторождения. От них можно сделать ответвления на стойбища. Часть дороги – 20-30 км поддерживал бы муниципалитет, а остальные дороги так или иначе нефтяниками поддерживаются. Кроме того, наша власть могла бы договориться с нефтяниками, чтобы они эту работу делали в счёт компенсаций поддержание и обустройство дорог. И тогда автобус-вездеход на базе КАМАЗА мог бы курсировать и возить детей. Тогда необходимость в стойбищных школах, конечно бы, отпала.
О науке.
– На Вашем весеннем стойбище недавно появилось оригинальное строение. Расскажите про это ноу-хау.
– Когда первое весеннее солнце начинает пригревать, начинает подтаивать снег, появляются первые проталины – олень начинает перебираться на открытую продуваемую местность. Потому что из-под наста он имеет возможность достать пищу. Вот почему весной, перед отёлом, олени перебираются на болота. Там другая растительность, больше витаминов – это во время отела необходимо. И человек за оленем перебирается на это же место. Но болото – это мерзлота. Если человек на болоте начинает строить избушку – то избушка стоит 2-3 года, потом эта мерзлота подтаивает, дом начинает проваливаться в болото. Он еще хороший, но человек вынужден покидать его и строить новый дом.
Вот поэтому возникла идея построить дом, который не сдерживал бы снег, сугроб. То есть с места, на котором дом стоит, должен продолжать выдуваться снег.
Однажды ко мне подъехали студенты из Ханты-Мансийского Центра одаренных детей. Один – будущий проектировщик, другой – дизайнер… Их преподаватель спросил меня: нет ли у меня идеи подсказать им какой-нибудь проект для стойбища? Я сказал: нужен дом, который не разрушал бы мерзлоту. И предложил несколько своих вариантов: дом на сваях, на ножках, на санях, передвижной, разборный дом мог бы быть…
В нашей кочевой жизни есть 3 постройки: дом (жилище), лабаз для продуктов и навес для снегоходов, нарт, чтобы осадки не портили вещь (защита от дождей, солнечных лучей и проч), то есть, навес, лабаз и жилище. Кроме того, у моего соседа Аули ещё была смотровая вышка. Он туда с биноклем залазил, смотрел, куда ушли олени, не отбились ли…
Дом, который спроектировали по моей подсказке эти ребята, стоит на ножках. Все 4 постройки объединены в одном строении. Снежный покров под домом максимум 7-5 см, он выдувается, и мерзлота там сохраняется. Дом уже четвёртый год стоит на мерзлоте, и она нисколько не пострадала. Мы построили этот дом сами. В данном случае у нас ножки опираются ещё и в полозья – раз в 4-5 лет его можно переместить на 3-4-5 км на новое место, как пастбище перемещается.
Были у меня на стойбище оленеводы, стояли, языками поцокали. Да, говорят, наверно удобно в этом домике. Но они прекрасно понимают – надо ещё построить этот дом.
Я знаю, что в нашем округе очень развивается национальная приоритетная программа «Строительство жилья». Если бы власти захотели, этот проект можно хоть завтра внедрять в жизнь наших оленеводов…
О культуре
– Когда-то Вы первым в округе, причём на общественных началах, начали собирать музей под открытым небом в Варьёгане. Он и сегодня остаётся одним из самых уникальных музеев Югры. Сегодня, опять же, исключительно по собственной инициативе, Вы пытаетесь поддерживать ещё один уникальный музей…
– Это музей рода Айпиных в Новоаганске, то есть, в местах исконного обитания рода. Поддерживают и собирают его Виктор Иванович Колодкин и его жена, Ольга Даниловна. Они охотно рассказывают о народе ханты, о частице этого народа – родословной Айпиных, об отдельных людях данного рода, об обычаях, которые отличают этот род от других родов Аганских ханты.
Я слышал о существовании музеев знатных династий, о музеях великих людей, где были представлены семейные реликвии, но никогда не слышал о существовании родового, семейного музея, и тем более, коренных малочисленных народов Севера. Уже только тем, что подобный музей зародился в нашем округе – идея достойна оригинальности.
Сегодня я подготовил к публикации и изданию в нашем институте научную работу Виктора Ивановича «Концепция музея «Махи сир Оуэн ях» (рода Бобра аганских хантов). Даже если невозможно возродить музей рода Айпиных в том виде, в котором задумал его в свое время Колодкин, то, опубликовав «концепцию» – теоретический проект, культурологи – люди, занимающиеся национальными культурами, ознакомятся с этими замыслами.
Опубликованный в форме научного труда с иллюстрациями и с рецензией М.Е. Каулена вместо предисловия, он мог бы стать учебным пособием для институтов, готовящих культурологов. И, возможно, кто-то когда-то создаст свой родовой музей, не повторяя Колодкинский, а оттолкнувшись от него, сотворит нечто свое, оригинальное. В этом случае проект Колодкина станет основой, фундаментом для рождения музея новой формы.
О политике
– Что считаете на сегодняшний день своей главной работой?
– Топонимический словарь бассейна реки Аган. Случилось так, что с группой наших юристов я побывал в Сан-Франциско на мероприятии, организованном их американскими коллегами, общественной организацией, защищающей экологические права белых американцев. Общаясь с ними, я обратил внимание на то, что эта организация стала защищать гражданские права индейцев, особенно, когда те претендуют на те или иные земли, якобы их предков, которые находятся за пределами резерваций. В этом белые экоюристы стараются им всячески помочь. Почему? Да потому, что, оказывается, защищая гражданские права индейцев, они защищают экологические права белых жителей Америки.
Индейцы хотят дополнительных земель, чтобы на этих землях не было технологических объектов, загрязняющих окружающую среду, чтобы можно было на этих землях свободно жить, ведя традиционную деятельность: охотиться, рыбачить… А это значит, что этот кусок земли будет свободен от технологических разработок, будет излучать в окружающую среду здоровье, чистоту, ну, и так далее.
И вот, беседуя и с индейцами и с экоюристами, я задал вопрос: как можно доказать принадлежность рода к земле, ведь договор между индейцами и правительством США был заключен более двухсот лет назад, когда индейцы подписались под территориями резерваций, а остальные земли по договору отошли белым людям. Чтобы вернуться к пересмотру этого договора, нужны веские основания. И одним из этих оснований, оказывается, является топонимика. То есть, если на местности река, озеро, какая-то гора, поворот реки имеют название на языке, уже зафиксированное на карте официально, но имеет перевод или толкование на языке какого-то племени, то это и есть доказательство того, что это племя может претендовать на этот участок земли.
Тогда я подумал: да, в нашей Сибири дело идет таким образом, что некоторые её жители однажды тоже окажутся без земли. Сегодня наше правительство отстаивает интересы нефтяников и газовиков, завтра под нашими землями откроют ещё что-то, оно будет работать в интересах других землепользователей, а жизнь коренных жителей всегда будет откладываться на второй план. И, если кто-то когда-то из наших потомков захочет попытаться доказать юридически свое право на тот или иной земельный участок, у него будет возможность обратиться к моему топонимическому словарю, он найдет тот или иной поворот реки, где в названии будет говориться, что именно его предки здесь жили, обитали, именно его язык, диалект дал название этой местности, вполне возможно, что это сможет быть веским доказательством, что именно он и только он и его семья имеют право здесь проживать.
– Вы верите, что когда-нибудь наши законы будут достаточно убедительны и основательны, чтобы любое правительство не смогло тасовать их, как колоду карт, а наши юристы будут достаточно сильны и неподкупны, чтобы уметь грамотно аппелировать к этим законам?
– Ну неужели мы всегда будем пресмыкающимися?
О жизни
– На Ваш взгляд, какие 3 самых важных поступка в своей жизни Вы совершили?
– Первый важный поступок – я правильно женился. Правильно выбрал жену. Мать моя говорит, что, оказывается, я её выбрал, когда мне было полтора года. Я этот эпизод ощущаю как во сне, но когда матери недавно рассказал, она говорит, что именно так было наяву. В чем тут суть: человеческий род должен продолжаться. Мой род не прервался. У меня есть дети, внуки. Сейчас возраст моих старших внуков достиг такого, что, вероятно, в ближайшее время надо ожидать правнуков.
В том-то и есть глубина философии: продолжение рода человеческого. Я ведь в своё время писал заявление добровольца во Вьетнам. Если бы я туда попал, не вернулся оттуда живой и всё, на мне бы оборвался человеческий род.
Второй поступок: я закончил литинститут, получил высшее образование. Сегодня, оглядываясь на свою жизнь, я думаю: если бы я не получил высшего образования, я бы сейчас не занимался оленями. Я бы где-то на уровне сельского совета, допустим, устроился бы чиновником и пудрил мозги своим родственникам, то есть, был бы посередине между вышестоящим руководством своим и населением, и для того, чтобы нормальную получать зарплату, мне пришлось бы крутиться как на сковородке, поддакивать своим родственникам, но ничего для них не делать, в угоду своему руководству там, наверху, которое не хочет оплачивать те или иные программы для коренных жителей.
Литинститут дал мне интеллект, дал главное – понимание ценности стойбищной цивилизации. Я литинститутовскими глазами оглянулся на стойбищную жизнь и стал понимать, что это цивилизация, а не как раньше говорили – первобытно-общинный строй, от которого надо уходить, переводить коренных жителей на оседлый образ жизни.
Третий поступок – это уже итог. Я 15 лет охотился на соболей, добывал пушнину и для общепита мясо лося и дикого оленя. С последней своей охотничьей зарплаты я купил оленей, и с этими оленями ушёл жить на стойбище, в новую цивилизацию. Это был 1991й год.
– В то время все, наоборот, уходили из леса…
– И тем не менее, именно в этот год я купил оленей. А в феврале 92го мы с женой поставили чум в тундре. К осени мы срубили первую избушку, неказистую, маленькую, а в 93 году на бору стали строить дом, в котором живем и сейчас. Я считаю, из тех десяти оленей я стадо сформировал, у нас сейчас сотня оленей. Есть уверенность и надежда, что мои внуки будут продолжать это стадо развивать, поддерживать. А отсюда и всё остальное: и стойбищная школа, и топонимика …. Поэтому в моей жизни а главном месте отнюдь не экономические отношения с ЛУКойлом, а максимальная защита земли от посягательства на неё кого бы то ни было.
И снова о политике
– Резервации. Вы «за» или «против»?
– Я считаю, наоборот, это у нашего правительства должна быть программа резервирования тех или иных месторождений. Сейчас ведь нет необходимости увеличивать добычу, вести её полным ходом, иначе цена на нефть упадет, а для умеренной добычи у нефтяников достаточно тех земель, которые уже разрабатываются. Новые же месторождения надо резервировать, останавливать конкурсы по раздаче новых месторождений, заставлять нефтяников работать на уже существующих. Возможно, через 10 – 20 лет появятся более совершенные технологии.
Мы сейчас ещё не научились бурить горизонтальные скважины, то есть, чтобы скважина вдоль пласта максимальное количество пространства проходила, тогда нефтеотдача будет больше. Сейчас мы из пласта берём что-то около 20ти процентов, остальное остается навсегда в пластах. А если мы скважину пробурим таким образом, что она вдоль пласта пойдёт, горизонтально, то отдача будет больше 30%, это сами нефтяники говорят.
О семье.
– У Вас очень интернациональная семья, как же насчёт корней?
– Сегодня в моей семье, согласно Списка, утверждённого главой городского поселения Новоаганск, 23 человека. 4 дочери, 12 внуков. В этом году я ожидаю прибавления ещё трех внуков. Кровь и национальность не имеют для меня никакого значения, главное – это воспитание. Поэтому я стараюсь на воспитание внуков обращать внимание, чтобы ненецкий менталитет преобладал в их сознании. Я допускаю, что не сразу кто-то из моих внуков станет человеком коренной национальности, но думаю, что со временем его интеллект его к этому приведёт, если воспитание родового менталитета в нём будет преобладать.
Постскриптум.
– Какой подарок Вы хотели бы получить на своё шестидесятилетие?
– Бензин. Нет горючего для стойбищной школы. Я учился в школе с керосиновой лампой в Варьёгане, но это был 50й год, а сейчас в 21 веке просто-напросто засмеют меня: Юрий Вэлла создал стойбищную школу и шагнул назад, в прошлую эпоху.
– Кстати, сам Юрий Вэлла на 60м году жизни получает ещё одно образование – юридическое. Не буду спрашивать, зачем ему это.
Ольга КОРНИЕНКО