Жить жизнью поэта
Алла ЦУКОР
Литературная россия 12.09.2008
В жизни каждого поэта есть даты, когда друзья и коллеги стремятся выказать ему свои самые лучшие, самые искренние чувства. Как правило, это юбилеи – торжество зрелости в искусстве, и общими словами тут не отделаешься.
Первое впечатление от поэзии Юрия Айваседы (Вэллы) я получила в начале 80-х, когда жила в посёлке Высоком Нижневартовского района. Благодаря добрейшему редактору городской газеты «Ленинское знамя» Владимиру Андросенкову я делала свои первые шаги сочинителя. И почти всегда на последней страничке где-то рядом с робкими литературными пробами Аллы Белоусовой (моими) были стихи поэта с неземно-красивой фамилией Юрий Айваседа.
Айваседа уже тогда отличался от других. Как и теперь, многие его стихи были полны отчаянья, искренне написанные «про жизнь», которая была «по ту сторону» от всех нас: «Ворвался трактор в мой урман. Он под себя подмял осину. Ей ноги С хрустом обломал И белый ствол втоптал в трясину. Он ликовал. Он хохотал. Он праздновал свою победу… А в чуме дед мой Сквозь сон стонал И в чём-то долго меня корил, Не требуя ответа…».
Не только тогда, но и теперь никакие «линейки» к нему применить невозможно, настолько он нестандартен. Получасового знакомства с любой книжкой Юры достаточно, чтобы определённо отнести его к разряду людей высшей степени одарённых. Да и человек, наш современник Юрий Вэлла, окончательно убеждает меня в том, что возможно жить своим особым миром, так как тебе и положено жить, но как живут пока лишь особенные люди.
Могу сравнить его с виноделом.
Виноделу очень трудно делать вино высокого качества. Для них виноградники – это место, где нужно работать, а не просто жить. Так и поэзия. Для неё нужно что-то похожее на виноградники, что-то постоянное, что нужно возделывать внутри себя. Очень важное, волнующее, определяющее стиль жизни. Именно все это имеется у Вэллы. Всё чувствуется, понимается, воспринимается. Его поэзия, как хорошее вино, не столько производит воздействие на эмоциональную природу человека, сколько формирует утончённый вкус.
Поэт Вэлла обладает удивительным богатством красок. Он умеет найти единственно нужное слово, нужное для данного случая, достаточное и ёмкое: «Дочь моя, оберегай свои берега. Они есть, чтоб Белый Ягель копил силу для оленьего взгляда, чтоб Красная Белка выкармливала в Кедровом Дупле свой выводок, чтоб Иглою Владеющая Женщина всегда шила для своих дочерей – сыновей Белые Кисы и Белые Рукавицы, чтоб под лыжами Удачливого Юноши всегда было бодрое скольжение… – так говорил Обь-Старик молоденькой ещё Аган-дочери». Такое умение может принадлежать лишь самобытному и оригинальному мастеру, без такого умения человек в поисках «оригинальностей», как правило, забредает на край света, и по пути накручивает такого, что голову можно сломать, добираясь до сути поэтического высказывания. У подобных «новаторов» нередко в стихах теряется ощущение жизни – жизнь превращается в абстракцию либо сплошную серую безжизненность. Кажется, если бы Вэлла решил изменить, разрушить свой мир, он бы потерял соль существования: «Стою возле будки На остановке, Читаю обрывки бумажных фраз: «Меняются…», «Срочно меняем…», «Разъезд…»… И подумалось вдруг: Неужели когда-то на развилке оленьих дорог И мои сородичи станут взывать: «Семья развалилась, Меняем чум…», «Муж алкоголик, Меняю семью…», «Поссорилась с зятем, меняется род…»?
Когда-то о подобной утрате написал Александр Блок в статье «Безвременье»: «Люди стали жить странной, совсем чуждой жизнью. Прежде думали, что жизнь должна быть свободной, красивой, религиозной, творческой. Природа, искусство, литература – были на первом плане. Теперь развилась порода людей, совершенно перевернувших эти понятия и тем не менее считающихся здоровыми. Они стали суетливы и бледнолицы. У них умерли страсти – природа стала чужда и непонятна для них. Они стали посвящать всё своё время государственной службе – и перестали понимать искусства. Музы стали невыносимы для них. Они утратили понемногу, идя путями томления, сначала бога, потом мир, наконец – самих себя. Как бы циркулем они стали вычерчивать механический круг собственной жизни, в котором разместились, тесня и давя друг друга, все чувства, наклонности, привязанности. Этот заранее вычерченный круг стал зваться жизнью нормального человека…»
С книгами Вэллы я словно путешествую туда, где никогда бы не смогла побывать сама. Туда где: «…вокруг холодный снег, А вокруг ранимый лес, А вокруг хрупкая жизнь. А внутри Тёплое стойбище моё – Сердце самой жизни…», где: «Разве птицы не хотят жить? Разве звери не хотят жить? Разве земля жить не хочет? Разве я не хочу жить?.. Хочу! Ещё как хочу! Любить, когда сердце пылает! Страдать, когда горе придавить, Быть честным… счастливым…» Не оставляет ощущение расширения и оживления поэтического пространства. Птицы, рыбы, травы, деревья, человек исполнены неизменного жизненного смысла: «Если по первому снегу Олень не вернулся в родное стадо, Значит, его задрали волк или росомаха. Если орлан-белохвост Бросил своё гнездовье, Значит, нашёл где-то место безлюдное. Если сестра моя лебедь, С весенней песней юности не покружилась над моим чумом, Значит, погибла от выстрела… А если Ты не зверь беззащитный И не перелётная птица, Если крылья твои целы, но дорогу ты не вспомнил в стойбище матери, Какую причину придумаешь ты себе?»
Иногда поэт позволяет проникнуть за завесу собственных чувств. Можно ощутить необъяснимость горечи, лёгкое смятение сердца, затронутого чем-то, от чего он не то отказывается, не то бежит, не то устремляется вослед…. Магия стиха обостряет восприятие. Казалось бы – мираж, но как зрим: «Да, действительно, Ты живёшь в селе моём белом, Где над каждым домом Дым из трубы столбом И по самые окна сугробы. Топишь печь звонкими поленьями И чайник пузатый На белую ставишь плиту. Для кого? …Иней пушистый к ресницам твоим прирастает. Ёжишься на ветру, На плечи плотнее натягивая Непослушно сползающий Пестрый гагарий тянт. Не мне, а себе признайся: Не меня ли ожидаешь? Не мне ответь, а себе. Улица – Это не расстоянье через всю страну. Однажды И твой сын у крыльца твоего Будет играть с оленёнком. Однажды И он впряжёт добрых оленей в отцовскую нарту… Я ещё не забыл, как делать нарты И как плести тянзан для оленей». Лирика Вэллы – это способ осмысления того, что сокрыто от внешнего мира, но изнутри искренне и глубоко волнует. До страстной грусти: «Вот и всё! Ты уехала. И оленья упряжка твоя Не маячит уже вдалеке. Только след. Только шёпот. Только вкус твоих губ. Надо плечи руками скорее обхватить, А иначе не выдержит грудь Сердцебиенья. А позёмка уже прикрывает следы твоей нарты. И застывшими льдинками белого пара Ветер в тундру твой голос уносит. И мороз выдирает нахально с моего лица Дорогой поцелуй. Только сердца стук. Только в сердце песню слышу. Вот и всё, что осталось от тебя… Но теперь у меня есть ещё ожиданье дороги К тебе».
Нередко нас восхищают страницы жизни великих поэтов, нас вдохновляют их удивительные биографии. Странность и необычность – частые спутники их. Вот и Вэлла – наш современник, человек невыдуманной экзотики, утончённый интеллигент с чётко сформированными эстетическими воззрениями. И если можно было бы сделать слепок-матрицу с натуры, с характера, чтобы применить к себе, едва ли нашёлся бы десяток, желающих повторить его судьбу. Сущность этого человека, с одной стороны, безграничная преданность искусству, с другой – законам природы. Я как все идеалисты продолжаю верить в единственную силу, способную установить справедливость на земле – силу искусства и просвещения. Я верю в душу человеческую, которая хранит искру, чтоб в нужный момент возгореться в пламя. Мы, сделанные в СССР, остаёмся пламенными и огнеупорными одновременно. Но нам порой уже так не хватает природной мягкости, пластичности, задушевной атмосферы Юры: «Пусть живёт во мне Тёплый снег, Пусть живёт во мне Добрый лес. Пусть живёт во мне Доверчивая тундра, Пусть живёт во мне Вечная жизнь, как хорошая песня. Как чудесная сказка»… Или: «Скулит и воет ветер за окном, И лижет стёкла мокрым языком Осенний дождь. Косыми линиями скрыл дома и лес И в землю, словно скользкий червь залез… Вот только чай свой утренний допью, Ружьё на плечи – и уйду в тайгу. В осенний дождь».
Острый взгляд, наблюдательность, точность мысли и богатство красок Юрия позволяют испытывать непривычные впечатления, заставляют задумываться над тем, что лежит за тканью поэтического искусства: «Сегодня радость в стойбище Большая – Мой дядя в чуме телевизор Поселил. Трещал огонь в печи, Барахтались перед экраном дети, А дед сидел в тени И подбородок теребил. На голубом экране Фильм сменялся фильмом. Тревоги, Плачи, Песни И улыбки большого мира… Менялись выраженья лиц У тётки, У дяди, У соседей, пришедших поглядеть обнову. У бабушки, Но дед не удивлялся. Он был хмур. За спинами сидел в тени, нахмурив брови и подбородок теребил… Сегодня мне по секрету бабушка сказала, Что вчера У дороги на буровую Дед откопал из ямы Две туши обезглавленных оленей, Полмесяца назад пропавших В соседнем стойбище».
Творческое движение Юрия Вэллы можно сравнить с хорошо возделанным виноградником, из лозы которого делается высокого качества вино. Или парусником с рулём и ветрилами, который точно знает, куда и зачем он плывёт. А ещё его поэзия – это задушевный разговор друга, дом которого – дом, где есть крепкие устои, непоколебимость семейного очага, законность нравов добрых и светлых, и который всегда открыт для тебя. Где торжественно и тихо, где слышно биение здорового пульса, где есть желание жить достойной, красивой и стройной жизнью. Жизнью поэта.
Алла ЦУКОР
г. СУРГУТ,
Ханты-Мансийский автономный округ – Югра