Уроки Юрия Вэллы
Номер 21 (2008) | Литературная Россия:
Юрий Вэлла
Перестанет болеть душа, значит, нет твоей родины
О Юрии Вэлле я услышал, кажется, в конце восьмидесятых годов – мне говорили о нём как об оригинальном поэте, представителе коренного населения Сибири. Поэте совершенно непохожем на других, который пишет о наболевшем, да ещё верлибром – это совсем необычно для российских традиций, зато в духе устной традиции коренных народов… В общем, любопытство моё постепенно подогревалось.
Познакомились мы неожиданно – на Первом Учредительном съезде оленеводов России. В числе других ораторов на трибуну поднялся невысокий человек с выразительным раскосым лицом коренного северянина и, выразив сомнение в успехе государственных оленеводческих объединений, уверенно высказался за развитие частного оленеводства – как это бытовало всегда у коренных снародов Севера. Он выступал под своим ненецким родовым именем – Айваседа, и единственный в зале был одет по-традиционному – в малице, с охотничьим поясом, при ноже. Позже я попросил разрешения сделать фото, а когда приблизился к нему, как-то случилось так, что я дотронулся до его плеча. И поразился: под ладонью бугрились сплошные мышцы – впечатление было таким, что деятельный, энергичный человек этот состоит из одних мускулов. Но пришло время, когда я смог убедиться в том, что духовная и творческая сила Юрия Вэллы под стать его физической силе.
Сначала, правда, была поэзия – мы встретились кратко ещё раз, и Юрий Кылевич подарил мне авторский экземпляр своей первой книги «Белые крики». Я раскрыл её – и зачитался:
Ты – родина твоя.
Ты родине своей глаза
И ум,
И совесть,
И сердце,
И нет тебе прощенья,
Если родина твоя
Твоим бездействием превращена
В разрушенные временем стоянки,
В холодные,
Сиротливо покинутые чумовища,
Где даже ветру не за что зацепиться…
А вот ещё – вроде совсем другое, но, по сути, о том же:
Облака на небе высоко?
Нет,
Не высоко.
Ведь солнце выше облаков,
А тепло его не моих плечах.
Лес за озером далеко?
Нет, не далеко.
Я ладонью хлопнул по воде,
И лес далёкий закачался
На мною поднятых волнах…
Да. Вот оно. То самое – подлинное, настоящее, искренне-простое и глубокое. То, что не попадает на витрины суперкнижных магазинов мегаполисов, особенно в наши дни… То, что отвечает сразу же твоим собственным болям и радостям… Эти стихи живы – их цитируешь, над ними думаешь, делишься с родными, друзьями, студентами…
И вновь пришли вопросы – так что же это за человек, Юрий Вэлла? Как он пишет, и почему так, а не иначе? Где он живёт? И потому, когда Юрий Кылевич пригласил меня в гости на свой юбилей, а потом – и на семейное стойбище, я не устоял – просто не мог не поехать.
Скажу кратко: за три дня, что мы пробыли вместе, я испытал редкое счастье и почерпнул из мира под названием Юрий Вэлла немало уроков. Поделюсь некоторыми из них.
Прежде всего, я увидел перед собой цельный характер, впитавший в себя опыт и своей культуры (ненцев и хантов), и окружающей цивилизации (русской), но не отрицающий в себе ничего из этого сложного опыта. Может быть, поэтому он и устремлён к чувству Родины – и малой, и большой. Жизнь его была богата событиями, но пролегла единым цельным путём-следом, оставленным этой самобытной личностью.
Родился Юрий на стойбище, а записан был в селе Варьёган, где и вырос подростком. Много позже в родном селе он создаст музей под открытым небом – такой музей, где бы, по его словам, «дети наши и внуки знали, как сделать долблёнку – облас, как построить дом, как позаботиться об оленях…».
Подростком Юрий жил и учился в интернате, здание которого нужно было утеплять – выкладывать печи. Для этого выпустили из отсидки зэка, поскольку тот оказался хорошим печником. Зэк сам ничего не делал, только указывал, как и что, и в результате Юрий выложил печи по всему интернату. «Зато теперь, – делится он, – я могу сложить любую печь и уже делал это не раз – все они до сих пор работают».
Потом была армия. Юрий служил в строительных частях – строили дома для лётчиков. «Я резал стекло, – говорит он. – Потом подсчитал – за годы службы я вырезал около 20 километров стекла, и в конце концов «наблатыкался» так, что резал уже просто на колене». А по возвращении из армии – литинститут в Москве. В столице Вэлла до этого не бывал, но в Приобье говорили – «ненец сориентируется в любых условиях» – и правда! Он, не спрашивая, где именно расположен литинститут, вышел точно на заданной остановке… Учился писать. А потом его позвали олени.
В своих стихах и прозе Юрий постоянно напоминает о том, что олени – основа образа жизни и нравственности оленевода. Олени, по мысли Вэллы, не только традиция и экономика, они – духовный якорь личности.
Мне же
В городе не перестают являться
Олени.
…
Даже глаз не нужно зажмуривать.
По ягельнику
Бок о бок хожу
И дыхание каждого чувствую.
Наверное,
Это и есть стадный инстинкт,
И поэтому
Мне долго нельзя в городе –
Я отстану от своего стада
И потеряюсь.
И Вэлла переехал жить на стойбище, на родовые угодья, где и проводит основное время вдали от городов и сёл, выезжая лишь за пополнением провианта да на особо важные конференции. В его домике окошко выходит на загон, где всегда видно оленей. «Вот мой телевизор», – усмехается хозяин. Олени – это для него всё: это предмет гордости, это урок современникам, надежда на сохранение традиционного образа жизни ненцев и хантов, традиции которых Вэлла впитал (имя Вэлла – хантыйское, Айваседа – ненецкое). Гостям своим Юрий рассказывает, как в годы нахождения у власти Горбачёва отправил ему письмо о том, что в стаде Вэллы у главы государства есть свой собственный олень, и что олень этот подарен президенту с условием – он перейдёт к его преемнику. Позже таким же образом Вэлла уведомлял Ельцина (правда, столь же безответно), а недавно написал и Путину: олень перешёл к нему «по наследству»… В этом акте мне видится важное напоминание власть предержащим о том, что основа их могущества покоится во многом на таких вещах, как олени.
Заботясь о быте современного оленевода, Вэлла, исходя из того, что сегодня оленеводы все меньше живут в чумах, решил задуматься над созданием альтернативного жилья – мобильного «домика оленевода». Он исходил из того, что такой домик должен включать в себя четыре основных элемента стойбища: жильё, лабаз, навес и вышка для слежения за оленями. И Юрий Вэлла дал задание студенту архитектурного факультета в Тюмени, тот сделал проект. Домик, похожий на «летающую тарелку», раскрасили студентки того же факультета. Теперь опытный образец стоит на пастбище Вэллы – идут испытания…
Юрий Кылевич легко делится основами культуры своего народа – потому что мудрость народа проверена веками, пережила немало потрясений и подтвердила свою истинность. Эта мудрость стала его убеждениями. Вот, например: «Дом надо строить большой – если хочешь большого потомства. Построишь маленький – а Бог ведь всё видит, и скажет: «в таком маленьком доме детям негде будет развернуться – и не даст потомства».
О жертвоприношении оленей он говорит: «Воспитанный человек на жертвоприношении ничего для себя не просит – денег там, мяса, – а просит хорошей погоды, чтоб дети у зверей хорошо рождались – потому что тогда и у молящего всё хорошо будет. Должен быть при этом и бубен, иначе Бог подумает, что молящий – лентяй».
И ещё о доме: «Котёл, оставленный на чумовище, – знак того, что дом не брошен. У ненцев есть пословица: «Чем жить в брошенном чуме – лучше жить на кладбище».
Постепенно Вэлла начал писать и прозу. Это обычно небольшие вещи полуфольклорного жанра, бытовые истории, полные человеческого тепла и драматизма. Автор переполнен живыми рассказами, возникшими из гущи своего народа. И как щедрая личность, носит в себе все эпохи нашей и своей истории. Это сюжеты грустные и смешные – как бывает сама жизнь. О том, как шаман Аули состязался по телевизору с Кашпировским, как самый главный Сталин-Царь отправился искать Золотую Бабу хантов, как впервые пришёл на реку катер, как два старика, путешествуя по реке, так увлеклись рассказыванием историй, что семь раз проплыли по кругу, о оттого это место именуется Волоком Семиглавого Поворота… Богатство народной памяти обступает поэта со всех сторон. Так, например, на юбилее мать Юрия со сцены спела песню в честь сына. Это была припомненная ею «Песня наших предков» с потрясающим сюжетом.
…Герой песни, оленевод-ненец, просидел семь лет в тобольской тюрьме. Когда наконец он вернулся домой, на родовое стойбище, то увидел, что под нартами трава проросла, а в чуме выросло целое священное дерево. А вот олени на стойбище по-прежнему пасутся! И тут из-под нарты выходит медведь. Охотник уже собрался стрелять, а тот говорит ему: «Пока ты семь лет сидел в тюрьме, я пас твоих оленей».
…В юбилей задумываешься о возрасте. И мне подумалось, глядя на Юрия Вэллу, – а сколько же на самом деле ему? Только не шестьдесят. Если смотреть по его живости и энергии, духовной молодости – ему не многим больше двадцати. Ну как иначе, в самом деле, способен шестидесятилетний человек вести всю ночь газик километров хорошо за двести, а наутро, пересадив спутников на снегоход, ещё на дикой скорости перебросить их на стойбище километров на пятнадцать? А потом, поспав с часок, заниматься бытом, хозяйством? Да, пожалуй, не больше двадцати пяти… Но если послушать речь Вэллы, погрузиться в его философию бытия, природы и человека, если почитать его поэзию – вырисовывается возраст глубокого мудреца, вобравшего все остальные возрасты человека. Об этом он сам хорошо сказал в стихах:
Достичь возраста первого шага…
Достичь возраста метания тынзяна по носам нарт…
…
Достичь возраста самостоятельной охоты…
Достичь возраста первого поцелуя…
…
Достичь возраста Белого Шва…
…
Достичь возраста нарождения внука…
Достичь возраста мудрости иносказаний…»
(Определители возраста)
Вот это, скорее всего, и есть истинный возраст Юрия Вэллы – возраст мудрости иносказаний. Вообще, народный язык и фольклор – родное слово – заставляют дерзко ломать границы устойчивых литературных канонов, традиций, жанров, понятий. Вэлла как поэт и прозаик представляет собой органически редкое сочетание устных традиций и литературных инноваций.
А ещё я подумал вот о чём. Всякий истинный поэт – мастер точного слова. Юрий Вэлла – это событие историко-культурного значения. «Поговори со мной» – так называется его вторая книга. В ней говорится:
«Висит на стене бубен.
Хочется протянуть руку, ударить в него,
но не решаюсь.
Сегодня многие бьют в бубен
не для укрепления души,
а для наполнения желудка.
…
А так хочется в него ударить!»
Автор рассказывал, что есть два бубна – бытовой и сакральный. Оба они нужны в хозяйстве. Мне кажется, что поэзия Вэллы и есть такой бубен, в который он бьёт, оживляя нравственный ритм наших сердец.
Лирический герой Вэллы пронзён бытием, открыт полноте счастья от его переживания, и гневу по отношению к любому насилию, злу, обману, деструкции. И я подумал: если его поэзия
действенна, непримирима ко злу, если она
защищает ценности его народа,
защищает мудрость традиционных культур от издержек и произвола цивилизации,
защищает корни своего языка,
защищает природу,
если она рождает боль и счастье открытия – знак всякой великой поэзии –
значит, она защищает и меня. Мою культуру. Мою цивилизацию. Когда крупнейший поэт и писатель США Н. Скотт Момадэй приехал в Москву, его спросили, видит ли он разницу между культурой и цивилизацией, он ответил: «Нет». Когда же и мы сможем ответить так, когда доживём до такого понимания цивилизации, чтоб она шла рука об руку с традиционной культурой, а не кликушески вещала о глобализме? На фоне беспринципности, безответственности, эгоизма, конъюнктуры, предательства – и, как следствие, бесплодия – поэзия Вэллы представляет собой оазис человечности. Она задаёт нравственный императив. Она учит жизни и восприятию красоты.
…А Скотт Момадэй потом приезжал в Варьёган, где познакомился с Юрием Вэллой, и завязался творческий диалог родственных чувств, культур и континентов… И стихи Юрия Вэллы зажили, зазвучали на английском, а потом и других языках.
За три дня жизни рядом с Юрием Вэллой (Айваседой) я понял, что о нём можно рассказывать очень долго. Но нужно, просто совершенно необходимо чутко слушать его самого. «Поговорим с ним»…
МУДРОСТЬ ЮРИЯ ВЭЛЛЫ:
Главное для человека – быть звеном в цепи, и чтобы цепь эта не оборвалась.
Выстрел короток. Эхо долгое.
Людей объединяет молчание.
Есть правило: каждый свой облас (долблёнку) должен нести сам.
Научи любить этот мир. Научи прощать.
Я хочу, чтобы люди научились говорить о Родине, не произнося этого слова.
…А личный, в душе маленького человека апокалипсис – разве это не Апокалипсис?
…Я видел, как умирал Аули. Говорить он не мог, но глаза жили. Значит, можно не говорить, а достаточно только смотреть? Но когда уже и смотреть нельзя, остаётся дышать. Может, достаточно только дышать? Но я уйду, а олени останутся. Поэтому, может быть, не обязательно даже и дышать.
Родина – это не только земля, где покоится прах предков. Человек жив, пока счастлив. Человек жив, пока чувствует на душе боль. Душевная боль передаётся по наследству. Наследственная боль – это и есть нить, которая связывает человека с родиной. Перестаёт болеть душа – значит, нет твоей Родины.
Александр ВАЩЕНКО